Комит был догадлив:
– Сибур?..
– Если не можешь или не хочешь – не говори.
– Понятно. – Иван Николаевич стал рыться в карманах комбинезона в поисках чего-то нужного. – Ты отец и... В общем, все это очень понятно.
– Мое беспокойство возрастает, эварх...
– А собственно... что тебе про это известно?
– Немного, но достаточно для мучительных опасений. Знаю, что прелестная девчушка возраста Джульетты питает к Сибуру нежные чувства, однако он влюблен не в нее. Видимо, здесь сложился какой-то опасно безвыходный треугольник с чрезмерно острым углом. Может быть, я представляю себе ситуацию в излишне драматических тонах?
– И да... и, к сожалению, нет. Потому что Сибур совершенно серьезно влюбился в маму этой девчушки.
Отец Сибура остолбенел.
Эварх наконец нашел и вынул из нагрудного кармана то, что искал, – пластиковый прямоугольничек карманного календаря:
– Я не слишком тебя удивил?
– Да как сказать... – пробормотал Кир-Кор. – Мне следовало бы догадаться. И что же Марина Викторовна?.. Этот роман всколыхнул, должно быть, всю девидеру!
– Роман в стихах и портретах. В том числе – и в портретах светопластических и стереокинематических. Комментировать я это не буду – здесь комментарии неуместны. Тем более что поведение Сибура было рыцарски безупречным. Не встретив понимания, он не разлюбил обожаемую Даму Сердца, но и не был чрезмерно навязчив. И в этом смысле тебе как отцу не надо терзаться. Вот... возьми на память.
Кир-Кор повертел в пальцах прямоугольничек календаря и вызвал над освещенной обложкой голосолнечный эффект – в воздухе затрепетало, как пламя, красочное изображение: женская головка в древнеегипетской царской тиаре. С первого взгляда было совершенно ясно, чья именно.
– Нефрет, – сказал он упрямо. – Нефрет, которая в мире искусства больше известна под именем Нефертити.
– Нефрет, которая в девидере нашего экзархата всем известна под именем Марины Секириновой, – отклонил комит его версию. – После отъезда Сибура этот шедевр светопластики использовали для украшения календарей принтдельцы Петропавловска.
– Без последствий, надеюсь?
– Без негативных, – уточнил Полуянов. – К новогодним праздникам на Марину обрушился небывалый шквал поздравлений – от знакомых и малознакомых людей. Как же – человек года! Женщина года!.. Затем – второй этап: многочисленные и весьма настойчивые приглашения участвовать в конкурсах красоты.
– Участвовала?
– Нет.
– Мне кажется, если она позволит себе улыбнуться, ей обеспечен успех.
– Верно подметил. Когда ее пригласили принять участие в заочном конкурсе красоты среди замужних на титул «Сударыня Ключевская Сопка», Марина весело рассмеялась, и десятисекундная видеофиксация этого рядового события принесла ей победу и приз – большую роскошную яхту-катамаран класса «золотой лев». Королевское судно.
– Спасибо за сувенир. – Кир-Кор опустил календарик в карман. – Приз, значит, ей приглянулся?
– Не знаю. Вряд ли ей довелось хотя бы раз подняться на борт «Новастры»...
– Такое название она дала своей яхте?
– Это был единственный акт проявления ее судовладельческой воли... Виноват, был и второй: акт дарственной передачи яхты «Новастра» объединенному клубу юнг Белобережья и Петропавловска.
Комит оглянулся на галдящую у заправочной станции молодежь, и Кир-Кор понял, что интервью пора закруглять.
– Большое спасибо, Иван Николаевич.
– За что?
– За скорую помощь. Все теперь ясно...
– По глазам вижу – не все, – твердо сказал Полуянов. – Выкладывай. Главное, чтобы на Большой Экседре ты был спокоен.
– Как я могу быть спокоен, если Сибур... пусть сам того не желая, нанес семье Секириновых моральный ущерб.
– Марина и ее муж – умные люди, и этим сказано все.
Помолчали. Эварх досадливо сморщил нос:
– Опять-таки вижу – не все. Значит – подробности?.. Ладно. Мой брат Леонид, опасаясь того же, побывал в семье Секириновых и доложил коменту девидеры, что инцидент исчерпан и никакой проблемы здесь нет. Кому-кому, а Леониду можешь поверить – он лукавить не станет, ты его знаешь. Муж Марины – специалист по диагностике церебральной патологии – при мне однажды сказал: «Борьба с избытком любви на Земле способствует процентному росту олигофрении».
– Специалистам виднее, – заметил Кир-Кор. – Скажи мне, эварх, со всей откровенностью... сам ты обо всем этом что думаешь? Чем все это может кончиться?
– Я не Юрмед Вертоградов, в психонавтике слаб, – поскромничал Полуянов. – Предполагаю: в следующий раз Сибур внезапно обнаружит, что Ирина стала очень похожа на свою мать, и... могут возникнуть совсем иные проблемы. Мое предположение с твоим случайно не совпадает?
– Нет. Извини... То есть я допускаю, конечно, вероятие смены вектора влюбленности у Сибура, но это, к сожалению, произойдет не в следующий раз. И если вообще произойдет, то не раньше, чем Ирина полностью повзрослеет. Такова природа Корнеевых... А где гарантия, что через пять, скажем, лет Ирина по-прежнему будет видеть в Сибуре своего Ромео?
– Да... такой гарантии нет, – согласился эварх и посмотрел себе под ноги. – Природу Секириновых мы оба знаем все-таки хуже, чем ты – природу Корнеевых.
Визуально комит нисколько не изменился, и все же Кир-Кор явственно ощутил перемену его настроения. Перемену в сторону сожаления и печали. Сожаления, умноженного на печаль... Редко бывало, когда грагал испытывал чувство растерянности перед землянином, но бывало. Непонимание, умноженное на некую разновидность неловкости... Можно даже назвать это робостью. Ощущение, что землянин в данный момент превосходит в чем-то гражданина Галактики, было острым, материально весомым и загадочным, странным. Потому странным, что подобное превосходство объяснению не поддавалось.