Волшебный локон Ампары - Страница 146

146

– Великая Ампара!.. Уважаемый захид, я ведь просил не делать резких движений.

Умар Ибн-Махмуд ал-Хорезми отвернулся и, встряхнув четками, засеменил к центральному выходу. Экзарх проводил его взглядом. Снял перчатку, мельком глянул на поврежденную ладонь. Сказал грагалу, словно бы извиняясь за что-то:

– Молодежь запросто освобождает легендарных богов из мира забвения... а старикам трудно освободиться от современного, слишком рассудочного категоризма.

Кир-Кор не нашел, что ответить фундатору.

13. ЭПИПТЕЙЯ

Утомленный гость философской экседры получил наконец возможность хотя бы недолго побыть одному. Ледогоров оставил его в полукруглом салоне один на один с лазоревой глубиной светопластического воздушного океана и ушел куда-то в глубокой задумчивости. «На пять – десять минут». Кир-Кор был рад десяти или даже пятиминутному одиночеству. Он сел на подушки мягкого, как морская пена, дивана, позволил себе расслабиться и – не успели еще створки двери сойтись за спиной экзарха – смежил веки. Физической усталости он не чувствовал – его утомило обилие впечатлений. Молодым помощникам сказочно повезло... Находка фрактального топопреобразователя (в просторечии – эколата) вполне может изменить условия существования Дигеи. Как изменила их в свое время находка первого пампагнера.

В салоне спокойно, тихо. Впрочем, спокойно, тихо было и по соседству – в зале с амфитеатром. Кир-Кор чувствовал, что, кроме него самого, на этом этаже высотного «яйца» АИЛАМ не было ни души... Музыкальные гномики внутри терминала нежно озвучивали ежеминутные мерки времени – «длинь-дзинь», – да изредка вздыхала о чем-то колонка салонного бара. Кир-Кор обнаружил, что в недрах дивана томятся бездействием надувные подлокотники; не открывая глаз, включил привод наддува. Пневмоподлокотники вспухли под расслабленными руками – сидеть стало удобнее. «Релаксация, – подумал он. – Не „соскользнуть“ бы в полусон до возвращения Агафона...»

Ему показалось, диван сдвинулся. Плавно так шевельнулся вместе со всей внутренностью яйцеобразного здания – словно контактная линза, прилепленная к склере гигантского глазного яблока. Обычно так начинает свое движение лювер, когда его выводят на белотуманную поверхность стартового пампагнера...

Кир-Кор остался сидеть с опущенными веками. Иллюзорные движения заслуживают одного: полного равнодушия. С внезапной ясностью он вдруг увидел в туманном расплыве женскую фигуру в светлом. Подумал: «Прямо-таки мистическое явление». Шагов не было слышно.

Он так и не понял, откуда Она появилась. «Длинь-дзинь, – размеренно, нежно подытоживали звукосигнальчики истекшие минуты. – Длинь-дзинь». Он ясно видел Ее сквозь сомкнутые веки. Видел, как Она подходит ближе, ближе... сероглазая, статная, будто богиня любви Фрейя, в ниспадающей до лодыжек светлой одежде с голубовато-жемчужным отливом, которая не могла скрыть от его взгляда колдовски-прекрасного тела с узкой талией, широкими бедрами и женственно развитой грудью... Сначала он принял Ее за участницу отмененного сегодня спектакля «Руслан и Людмила». И вдруг понял, что это не так...

Тут многое было «не так». Он почему-то не ощущал потребности удивиться, стряхнуть с себя собственное спокойствие. Наверное, потому, что обыденное здесь слишком уж гармонично и просто сочеталось с трансцендентальным. Ничего необычного не было в том, что сквозь сомкнутые веки, сквозь длиннополую одежду он видел Ее обнаженное белое тело, упругую белую грудь с малиновыми сосками – для грагалов, не слишком угнетенных денатурацией, это в порядке вещей. Но совсем не «в порядке вещей» было его нежелание удивиться или хотя бы встать, подняться навстречу прелестной женщине, пусть даже невесть откуда возникшей. Приближаясь, Она смотрела на него так, как смотрят при встрече на старого друга или близкого родственника, однако лично ему в Ее облике не открылось ничего узнаваемого... Ее лицо, особенности телосложения были ему незнакомы. Никогда раньше он с Ней не встречался.

Левую руку Она положила ему на плечо, правую приблизила к виску – он ощутил глубоко проникающее тепло ее ладони и одновременно – морозно-колючие токи мощной энергетики ее тела. «Сон? Явь? – подумалось ему. – Однако странные бывают встречи».

При том, что от ладоней Незнакомки исходило ощутимое тепло, вряд ли Она была человеком. От Нее пахло прозрачностью и мягким светом. Пахло снегом горных вершин, утренней свежестью чистой воды, рассекаемой взлетом серебристо-белого, изящного, как молодой месяц, лебедя. Так пахнет ранняя заря на Байкале. «Все-таки сон?..»

«Одрерир, – услышал он мысль Незнакомки. – Испей семь глотков – одрерир приводит дух в движение».

Дивной красоты руки, увитые блескучими цепочками крохотных молний, вложили ему в ладонь круглую, как половина кокосового ореха, и светлую, как лунный блик, чашу.

«Фрейя... – подумал он. – Фрейя!..»

«Длинь-дзинь, – прозвучало в ответ. – Чаша Времени...»

«Я буду пить из Чаши Времени в честь твою и за твое бессмертие, прекрасная богиня!»

Взметнулись кверху призрачно-белые крылья – его обдало пронзительным электрическим ветром, и он почувствовал Ее постепенное исчезновение в стратосферном озоне среди колючих лучиков северных звезд. Был всплеск магнитных сполохов приполярных сияний...

Кир-Кор открыл глаза. В руке – круглая чаша величиной в половину кокосового ореха. Он взвесил ее на ладони. Чаша была из белого нефрита. Точнее – из белесой его разновидности. В чаше опалесцировала голубовато-сизыми кольцами янтарная жидкость. Пахло медом, яблоками и чем-то еще, чего он никак не мог определить... Запах светлый, приятный... Секунду поколебавшись, он сделал глоток. На вкус жидкость понравилась ему меньше. Хотя... гм... вполне ничего!.. Сладковатая, освежающая, терпкая, с какими-то пряными травами. Бодрит.

146